Данайцы - Страница 36

– А куда ж Хлоя?

– Хло… кого? – искренно удивился человек и опять забыл донести сигарету до рта.

– Ну да, в первый раз слышите, – усмехнулась Юлия.

– Ах, этого! – Человек кивнул вверх. – Как вам сказать… В программе записана встреча только одного… героя… Его, простите, и встречали по полной программе… А что?

– А для нас места в вертолете не нашлось?

Человек засмеялся, бросил сигарету и подал Юлии руку:

– Александр.

Она, однако, не пошевелилась, ждала ответа на свой вопрос. Тогда он дотянулся до ее запястья и двумя пальцами встряхнул его.

– Александр. Очень приятно. – Человек вдруг наклонился и протянул руку мне. – Александр.

Я выставил свою, и он сжал ее, точно теннисный мяч. Ладонь его была твердой и легкой, как галька.

В порыве чувства ему, видимо, очень хотелось сделать что-нибудь приятное для нас, он опять спросил, не хотим ли мы пить, и рассмеялся, вспомнив, что спрашивал об этом. А затем, сделав неподвижное лицо, побежал к своему вертолету – единственному, который еще оставался на земле.

– Не пойму, – пробормотала Юлия, – зачем в аэропорт?

– Ты у меня спрашиваешь? – сказал я.

Александр принес плоскую фляжку и мятый одноразовый стаканчик.

– Пас, – улыбнулся я.

– Бальзам, – сказал Александр и, перехватив взгляд Юлии, добавил с решительным видом: – Понял.

Он наполнил себе стаканчик, а ей протянул фляжку:

– За прибытие.

– За прибытие. – Юлия следила за ним.

Александр выпил.

– Что с машиной? – спросила Юлия, пригубив фляжку.

– Десять минут.

– А с вертолетом?

Александр потряс стаканчик вверх дном.

– То есть?

– В смысле мест. – Юлия вернула фляжку.

– Нет, – ответил Александр. – Вы только поймите меня правильно. Будь моя воля, я уступил бы вам свое. Нет. – Он смял и бросил стаканчик и сделал глоток из фляжки.

– Будь ваша воля, майор, – сказала Юлия, – вы б расстреляли нас еще в стратосфере.

Александр подавился бальзамом, и в глазах этого немолодого и, вероятно, много повидавшего за свою жизнь человека явилось выражение некоей озаряющей, горькой иронии. Он кашлянул с открытым ртом, приподнял фляжку и, не облизываясь, будто хватил кипятка, смотрел, как бальзам капает с губ на землю.

– Так зачем вам машина? – спросила Юлия.

Александр достал платок и тщательно промокнул рот. Глядя на него, я вдруг подумал, что так промокают кровь после удара. Вот если бы он промокал не губы, а все лицо, то это было бы похоже на утирание после выплеснутого шампанского. Или после чего там обычно утираются. Спрятав платок и завинтив фляжку, он молча направился к вертолету. Я был уверен, что он больше не подойдет к нам – лопасти винта, до того вяло ползшие по кругу, ускорили ход, – но погодя он вернулся с небольшим сейфом-сундучком.

– Это – ваше. – Александр поставил сундучок на землю. – Деньги, документы, ключи от дома. Все. Я не имею права говорить вам об этом, но, что бы вы там ни думали, а дорога в Центр вам уже заказана навсегда. – Ему приходилось повышать голос, так как вертолетный двигатель набирал обороты. – И это не мое решение!

– Вы с ума сошли! – сказал я.

Он достал из нагрудного кармана толстый конверт плотной бумаги и, встряхнув, подал его мне:

– Бронь на билеты и паспорта!

– Билеты – куда?! – закричал я.

– Придумайте что-нибудь!

– А кто вы?!

В поднимавшемся оглушительном реве турбины Александр нашел силы для улыбки:

– Скажем так: не майор и не зенитчик! Мне пора, простите! Сейчас будет машина! Они не должны видеть нас! – Он пожал мне руку, кивнул Юлии и, ссутулившись, точно под дождем, побежал к вертолету.

***

Так, минуту спустя мы остались одни.

Сколько хватало взгляда, во все стороны простиралась темная промозглая равнина. Не было видно ни одного огонька. Нижний край облачности, ровный и отчетливый, словно потолок, едва ощутимо фосфоресцировал. Набегавший порывами ветерок копошился в огромной луже забытого парашюта. Я смотрел на сейф-сундучок, оставленный Александром, и с замиранием сердца представлял, что все это мне снится.

Юлия неожиданно заплакала.

– Перестань, – попросил я и, оттолкнув ногой сундучок, стал прохаживаться вдоль купола.

Я пытался представить себе, где сейчас Хлой и чем он занят: все еще накрыт пледом? пьет горячий бульон? Впрочем, собственно, чего ж нам было ждать еще? Человеческого моря, скандирующего наши позывные? Ковровой дорожки, посыпанной розовыми лепестками? Чепуха. Инерция горя, как говорил Профессор. Нельзя – глупо и страшно – ждать благодарности за свои страдания. Не может быть ничего более унизительного, чем это поощрение прошедшей боли. По идее-то, как раз в точку попала Юлия, намекнув Александру про расстрел. Вот чего следовало ждать. Пули, а не бульона. Сырой холодной ямы, а не роз.

Не глядя под ноги, я несколько раз споткнулся и чуть не упал, пока наконец, будто в унисон моим нервным разглагольствованиям, где-то на самой границе неба и земли не проклюнулись и не стали приближаться, подплывать натужным бормотанием мотора дрожащие светлячки автомобильных фар.

– И благословен и здравствует, – прошептал я, подошел к Юлии, указал ей на этих светлячков и со стиснутыми зубами глядел на них.

***

В пыльном, пропахшем сапогами и скрипевшей всеми деревянными сочленениями кунге военного тягача мы всю дорогу протряслись у единственного окошка в двери. Мы сталкивались шлемами, будто бильярдные шары, однако еще крепче прижимались к окошечку и друг к другу. И когда под колесами понеслось гладкое, блестевшее от воды полотно асфальта, и машина, как будто удалившись от кунга притихшим мотором, ощутимо прибавила ходу, мы переглянулись, как сумасшедшие.